- 844 просмотра
Александр Аркадьевич Галич (настоящая фамилия Гинзбург) – русский поэт, сценарист, драматург, автор и исполнитель собственный песен.
Когда-то Александр Галич написал пронзительное «Признание в любви» к нам. Он не распинался ради гонораров, не врал из страха и не «со стороны» любил народ, к которому принадлежал. И он подтвердил свою любовь поэзией, жизнью, изгнанием и смертью.
Он писал стихи и поэмы; сам, выученик Станиславского, с профессиональным великолепием их читал; сам клал на музыку собственного сочинения, сам пел, подыгрывая себе на гитаре, и был счастлив: «Странно и счастливо складывалась моя поэтическая судьба. Хотя ни одна строчка моих стихов не была напечатана в СССР, песни мои не теряли авторство и быстро расходились по стране». Галич не убил в себе поэта ценой убийства в себе «желания славы», о чём с потрясающей силой поведал в одноимённом стихотворении. Не лавры стали для него «даром свыше», а возможность «быть на целых пять шагов слышным. Для Галича заменителями печатного станка стали гитара и магнитофон «Яуза».
В его текстах были и таинственный секрет мастерства, умения самыми простыми словами донести очень сложную и важную мысль, и неслыханная прямота человека, с открытым забралом выступившего против кажущейся неуязвимой государственной машины, и подлинная поэзия – по самой строчечной сути.
Поначалу – благополучнейший киношник, водевилист, баловень судьбы, бонвиван, острослов, без которого не обходились светские «тусовки» театральной, кинематографической, литературной Москвы. Потом – друг и союзник академика Сахарова, диссидент, изгнанный отовсюду, вынужденный эмигрант… Что так кардинально перевернуло жизнь поэта и драматурга?
«Я выбираю Свободу», - сказал поэт, а выбирал он не восточную или западную, но – «тайную» свободу Пушкина и Блока. Слишком часто под собственно свободой стала пониматься свобода от совести; настоящая же свобода есть жизнь по совести, обострённой до физической болезненности. Её-то и выбирал Галич, даже если она грозила обернуться «свободой тюремной пайки Норильска и Воркуты». Поэт пронёс свой выбор до эмигрантского кладбища Святой Женевьевы в Париже, где на его плите кириллицей начертано: «Блажени изгнани правды ради…». Он утверждал: «Я непременно вернусь!», а для вящей убедительности презренной прозой поэт повторил: «Возможно, вернусь и живой, но уж когда подохну – вернусь непременно»…
